Дедушкины рассказы

ДонИЖТ

Предисловие

После защиты диссертации и утверждения ее в ВАК'е в 1982 г., настало время как-то обналичить кандидатский диплом и хоть в какой-то мере оправдать усилия и время, потраченные в научном поиске на малой зарплате.  К моему удивлению, Институт прикладной математики и механики АН УССР (ИПММ), в котором я работал, решил в значительной мере свернуть исследования по Донбассу, переключившись на тюменскую нефть. Такой поворот объяснялся просто – институту нужны были деньги на строительство своего корпуса (мы занимали 4-й этаж Института экономики промышленности АН УССР). В Тюмене денег было много, и получить их можно было быстро, а в Донбассе все обстояло наоборот.
     Поэтому моя тематика оказалась не у дел, и ничего путного, кроме должности инженера СКТБ (специализированного конструкторского технологического бюро) и 180 руб. зарплаты мне не предложили. Удар, что говорится, был под дых – я не понимал, как можно так поступить с научным работником, занимающимся прикладными исследованиями по местной тематике, на которую и было рассчитано создание института. Были заключены и выполнены хоздоговора, институт получил за них деньги, были добыты акты о внедрении результатов исследований на металлургических заводах страны, о нас писали в газетах, докладывали на всех совещаниях и – на тебе!
     В этот критический момент позвонил наш бывший сотрудник, мой одногруппник по университету, работавший в Донецком филиале Харьковского института инженеров железнодорожного транспорта (теперь ДонИЖТ). Он предложил мне перейти к ним на работу старшим преподавателем, но на должности доцента с окладом оного в 320 руб.
     С одной стороны, деваться было некуда – надо было зарабатывать деньги. С другой стороны, преподавание... Я сразу вспомнил свою первую учительницу, Анну Степановну, забирающую домой стопки с нашими тетрадками. Значит, и дома ей предстояло еще работать и работать! Вспоминал, как я тогда поклялся себе, что буду, кем угодно, но только не преподавателем!
     Масла в огонь подлила и мадам доцент, место которой мне предлагали занять – она уезжала в Израиль. "Вы понимаете, куда вы идете?" – спрашивала она. И дальше добавляла о железнодорожном институте такие сведения, что мне становилось не по себе. Почти все, о чем она меня предупреждала, оказалось впоследствии правдой.
     И все же я перешел на работу в ДонИЖТ. Помню, как после одного из первых занятий я стоял в пустой аудитории у доски и с тоской думал о том, что весь остаток жизни мне придется писать на ней одни и те же примитивные формулы, которыми я давным-давно перестал пользоваться, так как к современной науке они имели очень отдаленное отношение. Коллективу института, как бы он собой ни гордился, тоже было далеко до ученых ИПММ. 
     Учебная нагрузка была такой, что мне пришлось несколько месяцев бегать от аудиторной доски (читая лекции) домой к своему письменному столу (готовя лекции) без передышки и выходных. Да и потом, когда почти все лекции были написаны, часто выпадало проводить занятия по 6-8 часов в день без выходных в течение двух-трех месяцев. Праздников не было – на праздники надо было проверять контрольные работы. А еще надо было ходить на парт- и профсобрания, экономический семинар, читать лекции по обществу "Знание", дежурить в общежитии и ДНД, ездить с агитацией на предприятия, чтобы обеспечить институту новый набор, и курировать выделенную студенческую группу. Научной работой я мог заниматься только в отпуске. Так что и отпуск в какой-то мере пропадал. Несчастье еще усугублялось тем, что я по своей природе не мог работать, спустя рукава. Если я за что-то брался, то обязательно должен был делать это на хорошем уровне, иначе я себя не мог уважать. Конечно, это требовало дополнительного времени и нервных расходов.
     Я крепко проклинал нашу систему преподавания и напевал про себя строки из Высоцкого: "И гвозди ему в руки, чтоб чего не сотворил, чтоб не писал и чтобы меньше думал".
     Вот. И я бы сильно удивился, если бы кто-нибудь мне тогда сказал, что именно в этом вузе я сделаю "карьеру", стану заведовать кафедрой высшей математики, буду деканом заочного факультета (1800 студентов) и вообще обрету стройную концепцию обучения и раскрытия творческих способностей учащихся, а, значит, и преподавания вообще. Видимо, способность к выживанию у меня была на уровне...
     Вы думаете, именно об этом я стану рассказывать? Плохо же вы меня знаете! Ничего подобного, речь пойдет всего лишь о нескольких забавных и не очень случаях, которые помогали мне мириться с идиотизмом преподавательского существования.

Секс фи

Хотя я читал лекции по такой серьезной науке как высшая математика, на них часто раздавался смех. Видимо, давало о себе знать мое КВНовское прошлое, в котором было участие в 11 КВНах, включая первый в истории Донецка КВН между ДонГУ и ДПИ в 1967 г. Выходя к доске, я ощущал себя немного актером на сцене, а студентов – благодарными зрителями. А между актером и зрителями, как известно, должна быть протянута невидимая нить, на которой актер играет, как на струне. Поэтому шутки, конечно, связанные с излагаемым материалом, были неотъемлемой частью лекции, дабы эта самая струна не ржавела.
     Очень скоро все это стало известно бдительному институтскому  начальству. Как-то раз попав по какому-то вопросу в кабинет ректора, я услышал от него: "Я часто прохожу по четвертому этажу мимо аудитории, в которой вы читаете лекции, и каждый раз слышу раскаты смеха в аудитории. Поделитесь секретом, что в области высшей математики может вызывать такой смех?" Я сначала оторопел от поставленного ребром вопроса, но потом объяснил, что у математиков испокон веков существует набор "веселяшек", которыми они развлекают аудиторию, чтобы строгая наука не казалась беспросветно абстрактной. Например, одну теорему из теории пределов называют теоремой о двух милиционерах и в этом есть смысл. Да и при поиске точек экстремума криминальная терминология весьма к месту: круг подозреваемых, сужение круга, задержание настоящего преступника. Ректор хмыкнул: "Ну, если так..." Больше эта тема не поднималась. Тем более, что обо мне уже пошла слава, как об очень серьезном и строгом преподавателе, с которым невозможно договориться.
     Я продолжал шутить, а жизнь шла и вскоре начала сама подбрасывать мне совершенно оригинальные анекдотические ситуации. Так что через некоторое время я уже рассказывал новым студентам смешные истории из жизни их предшественников.
Вот одна из них. Кстати, с ней самой, этой историей, тоже приключилась смешная (или несмешная?) история – она стала несмешной. Дело в том, что, когда произошла эта история, она была очень смешной, потому что слово секс было в те годы почти запретным, ну, уж на лекции – стопроцентно! А вот сейчас это слово уже даже и в зубах навязло, поэтому история в наше время выглядит не очень смешной. Но с чего-то же надо начать! Пусть это будет памятником тем далеким временам.
     Моя учебная нагрузка в начале моей преподавательской работы еще и потому была огромной, что мне пришлось, помимо высшей математики читать курсы для поступающих в институт. Часы тогда на это дело не жалели, программа была внушительной, и я иногда мучительно соображал, а что можно целых 90 минут вещать школьникам о скалярном произведении? Кроме того, сразу выяснилось, что ничего подходящего для абитуриентов в области элементарной математики нашей педагогической наукой еще не создано, так что пришлось на ходу сочинять еще и что-то вроде собственного учебника по математике для поступающих. Занят я был под завязку и вот тут-то и произошел этот курьезный случай.
     Я рассказывал абитуриентам о тригонометрических функциях и для полноты картины давал определения секанса и косеканса. Я написал на доске формулу

     sec φ = 1/cos φ

и продолжал писать дальше, стоя, естественно, спиной к аудитории. И буквально этой самой спиной я услышал сзади шепот:
     – Слушай! Что это он там написал? Как оно читается?
     – Ты что, сам не видишь? Секс фи – понял?!
     Я замер, смеяться было нельзя, так что со мной случились небольшие конвульсии! Хорошо, что я стоял спиной к аудитории!
     Вот и вся история. Пока не настала перестройка, ее пересказ вызывал у всех моих знакомых неудержимый смех. А сейчас – судите сами.

Н.И Бакиевич

Кафедр тогда в Донецком филиале не было, вместо них были секции. Секцией высшей математики и физики, к которой я относился, руководил Николай Иванович Бакиевич, доцент и кандидат физ.-мат. наук. Он был высокого роста, и все в нем было  внушительным и крупным. Если мы шли куда-то вдвоем, он шагал так размашисто и таким шагом, что мне приходилось фактически бежать за ним. К счастью, ходили мы куда-нибудь вдвоем очень редко.
     В Донецке даже в магазине "Богатырь" он ничего не мог себе купить ни из одежды, ни из обуви. Поэтому раз в год, в летние каникулы, он отправлялся в Москву и отоваривался в московском "Богатыре". Там еще можно было на него что-то найти. Ездил он так, чтобы утром в Москву приехать, а вечером уехать. Так он решал проблему гостиницы. Часто на обратном пути останавливался в Туле, где у него были родственники.
     Он был чрезвычайно некоммуникабельным и вообще всяких странностей у него, как у многих математиков, было предостаточно. Мы могли просидеть с ним в нашем кабинете весь рабочий день, не сказав друг другу и пары слов. Разговорить его было не под силу никому. Только иногда из него что-то само находило выход, и он неожиданно мог выдать целую фразу, а то и две. Так, однажды, узнав о моем летнем турпоходе на байдарках, он внезапно заулыбался (!) и сказал, что и он в студенческие годы немало походил по Подмосковью с рюкзаком за плечами. Я обалдел: Бакиевич с рюкзаком? А в своих походах он тоже молчал, как рыба? В общем, у меня тут же возникла к нему масса вопросов, но только я собрался развить тему, как он уже, как улитка, уполз в свою раковину. Ну, то есть отвернулся, уткнулся в контрольные работы студентов и полностью отключился от внешнего мира.
     Конечно, эта его некоммуникабельность не позволяла ему установить хоть какой-нибудь контакт со студентами в аудитории. Лекцию он читал, глядя не на студенческую массу, а поверх нее на противоположную стену, туда, где та соединяется с потолком. Помню, на дежурстве ДНД один из старшекурсников заметил: "А из всех лекций по высшей математике я запомнил только руку Николая Ивановича, которая вытирает доску и занимает при этом полдоски". Это вовсе не говорит о том, что Николай Иванович плохо читал лекции (на нашей секции он был самым квалифицированным преподавателем), просто студенты ДонИЖТ к последнему курсу мало что помнили из преподанного. Боюсь, что из моих лекций они даже руку не запомнили (не тот размер).
     Обычно у таких некоммуникабельных преподавателей студенты на лекциях, чувствуя себя неподконтрольными, ведут себя достаточно шумно и свободно. Свободно они себя вели, но вот шума не было слышно, хотя видно было, что рты раскрываются и фразы произносятся. Просто голос Бакиевича, густой бас с упором на О, перекрывал любой шум, так что студентов абсолютно не было слышно. Если публика пыталась говорить громче, Николай Иванович слегка повышал голос и снова было видно, что студенты, как рыбы, разевают рты – а звука нет.
     Но это еще не было пределом. Однажды мы с ним одновременно читали свои лекции в соседних небольших аудиториях, причем стояли мы с ним у одной стены, хотя, конечно, в разных комнатах. Я начал лекцию и с удивлением обнаружил, что я себя не слышу – все перекрывал бас из соседней аудитории. Мне пришлось напрягаться изо всех сил, чтобы хоть что-то донести до своих студентов.
     Я знал, что Николай Иванович преподавал в Донецком университете, когда я там учился, правда, нашей группе он ничего не читал. Потом работал в военно-политическом училище, затем уже перешел в ДонИЖТ. Мне показалось странным, что он ушел из университета, сменив его на какие-то второстепенные с точки зрения математика вузы. В конце концов я обратился к нему за разъяснениями. "Понимаете, – сказал Николай Иванович, – в университете мне приходилось читать  в довольно больших аудиториях, человек на 300. Приходилось все время напрягать голос и в результате у меня возникли проблемы с голосовыми связками. Врачи сказали, что мне нельзя читать лекции в таких больших аудиториях, и я стал искать вузы поменьше, где можно читать потише". Я в очередной раз изумился: "Как потише?! Да вы же читаете так громко, что я в соседней аудитории вас перекричать не могу!" "Ну, это разве громко! – сказал Николай Иванович. – Это я только в четверть голоса читаю, от этого связки не напрягаются", – и снова углубился в контрольные. 

Оранжерея

Поступил я на работу в ДонИЖТ в марте, в середине учебного года, поэтому кураторской нагрузки не имел. Но уже в начале следующего учебного года мне была определена для кураторства группа первого курса специальности АТС (Автоматика, телемеханика и связь на железнодорожном транспорте). Почему АТС? Потому что я для этой специальности и преподавал высшую математику. Дело в том, что АТС была перегружена математикой, и никто из преподавателей нашей секции особо не рвался вести занятия в такой группе. Ясно, что эта нагрузка досталась новому преподавателю, то есть мне. Но я не был расстроен, потому что электро- и радиотехника, электроника были мне близки, а студенты АТС в то время считались элитой нашего вуза, учились легко и хорошо, а, значит, и проблем у меня с ними было меньше.
     Ядро группы составляли бывшие студенты Донецкого техникума промавтоматики, который стабильно готовил очень хорошие профессиональные кадры. Его выпускники, попав в наш вуз, продолжали и у нас настойчиво и даже с вдохновением учиться, успешно преодолевая все экзаменационные сессии.
     Большинство из них составляли девушки, студентки вечернего отделения, так как дневного отделения в ДонИЖТ еще не было. В моей группе по странной прихоти судьбы собрались довольно привлекательные студентки (да еще и умницы!), так что первое время я чувствовал себя в аудитории немного не в своей тарелке. Спасало то, что они боялись меня больше – имидж строгого преподавателя делал свое дело! Постепенно я к ним привык, и скованность прошла.
     А вот другие преподаватели, случайно заглянувшие на мои занятия, часто испытывали настоящий шок! Помню одного доцента, заскочившего на перемене в аудиторию, где я вел занятия, с каким-то вопросом. Он начал задавать вопрос, потом бросил взгляд на студентов, замер, сделал глотательное движение, и напрочь забыв о своем вопросе, попросил меня выйти с ним в коридор. Я с интересом наблюдал за его метаморфозами, как опытный врач за пациентом. В коридоре он отдышался, схватил меня за рукав и спросил:
     – Как ты можешь преподавать в такой группе? Да еще высшую математику!
     – А что? Группа как группа...
     – И что, ты вызываешь к доске, например, ту беленькую, у окна, и говоришь ей, чтобы она нашла какой-нибудь дурацкий предел твоей дурацкой функции?!
     – А что?
     – Как у тебя язык поворачивается спрашивать такое у такой девушки!
     – Да она неплохо учится, на четверки, и с моими пределами у нее особых проблем нет...
     – Что?! Она еще и в математике разбирается?! Конец света...
     Меня самого давно интересовала справедливость общего мнения о связи между красотой и умом. Упомянутое мнение известно – чем женщина красивее, тем она глупее. В течение всего своего преподавательского стажа я проверял этот тезис на своих студентках и пришел к выводу, что в общем случае он неверен. То есть, встречаются, конечно, глупые красотки и умные дурнушки, но в целом симпатяшки имеют интеллект выше среднего.
     Объясняется это двумя вещами. Во-первых, привлекашки прекрасно знают, что о них думает народ, и подсознательно, а часто и сознательно, делают все, чтобы это общее мнение опровергнуть. Поэтому они больше, чем другие, стараются, больше работают, и в общем это приносит свои плоды.
     Во-вторых, красота живого существа – это всего лишь некая оптимальность его организма, его приспособленность к среде обитания, в частности степень его развитости. Так почему мозгу быть плохо развитому, если все остальное у девушки развито так, что мужики теряют дар речи? Развиваться так развиваться!
     Частично мой вывод не так давно подтвердили американские феминистки, которые затеяли доказать, что красота – не главное для женщины. Доказательство они решили провести, изучив зависимость интеллекта женщины от высоты ее груди и показав всему миру, что такой зависимости не существует. Были проведены серьезные статистические исследования, включающие соответствующие замеры, обработку данных и построение диаграмм, но результат оказался отрицательным. В чем феминистки честно признались сами. Вывод оказался таким: чем выше грудь, тем выше интеллект! Конечно, понимать это следует только статистически, то есть в среднем! Для меня это не было новостью. Я уже сделал свой вывод: чем лучше развит организм, тем он умнее.
     Поэтому, видимо, мне не стоило удивляться тому, что моя группа многим напоминала девичью оранжерею – ведь от АТСниц интеллект требовался повыше, чем от студенток других специальностей! С другой стороны, начиная с перестройки, этот самый студенческий интеллект как начал падать, так падает и до сих пор. И вот результат – в последние годы моего преподавания в моих группах хорошо, если была хоть одна привлекательная студентка! Да простят они меня все за эти слова! Ведь есть же у женщин и другие достоинства...
     Ну, и раз уж я попал на такую благодатную тему, то, пожалуй, стоит сразу выложить все мои остальные зарисовки о студентках.

Спиральная юбка

Как я уже говорил, мне пришлось излагать элементарную математику на курсах для подготовки поступающих в вуз. К маю занятия добрались до стереометрии, а девушки надели летние наряды.
     В то время в моде были спиральные юбки. Почему-то я уверен, что сейчас не каждая женщина сможет объяснить, что это такое. В общем тогда это была длинная юбка, юбка-макси из тонкой ткани с множеством мелких складочек, которая плотно охватывала женскую фигуру и делала ее стройнее и изящнее. При всем при том, на нее шло немало материи: если юбку расстелить на полу, она превращалась в круг диаметром чуть ли не метра 3.
     Вот в такой юбке и приходила на лекцию одна абитуриентка с красивой русской фамилией, то ли Калинкина, то ли Подберезкина, то ли что-то такое. Она была довольно высокой, стройной и почти симпатичной. Кроме того, бросалось в глаза, какая она вся чистенькая, аккуратненькая, всегда тщательно причесанная, просто волосок к волоску, и ужасно старательная. Видно, она решила поступить в наш вуз (на специальность "Вагоны') во что бы то ни стало, и поэтому вся была поглощена лекциями, записями в своем конспекте, решением задач, не отвлекаясь абсолютно ни на что. Если задачка не получалась, она хмурила бровки и кусала губки, пока не понимала, в чем загвоздка.
     И вот мы дошли, как я сказал, до стереометрии. А задачи там были длинные, как эпическое сказание, так что их решение даже на нашей большой доске не помещалось, приходилось использовать доску и два, и три раза. Ну, вот, настала очередь Калинкиной-Подберезкиной, и она отправилась к доске решать задачу. Доску она сразу разлинеила на три части и принялась заполнять решением левую часть. Почерк у нее оказался тоже аккуратным и мелким, так что ни один квадратный дециметр доски даром не пропадал. Когда до нижнего ее края оставалось не так уж много, она на секунду остановилась. Действительно, ей предстоял выбор: либо перейти на вторую треть доски, оставив в первой трети пустое место внизу (при ее аккуратности и экономности вещь совершенно невозможная), либо (при ее высоком росте) согнуть туловище буквой Г и в такой позе дописывать до нижнего края доски. Я в уме поставил на второй вариант и, конечно, ошибся! С женщинами всегда так!
     Абитуриентка сделала незаметное движение бедрами, как бы вращая хула-хуп, и спиральная юбка широким кругом поднялась вверх, а затем стала, не спеша, опускаться, и вместе с ней стала присаживаться ее обладательница, дописывая решение до самого нижнего края доски. В конце этого процесса девушка сидела уже практически на корточках, а вокруг нее огромным кругом расстилалась и успокаивалась после парения ее спиральная юбка. Зрелище было потрясающим! Просто какой-то лотос на полу!
     Потом и вторая треть доски была дописана, и волшебное шоу опять повторилось и так, пока задачу не удалось довести до конца.
     Это представление мне так понравилось, что я, сам того не замечая, стал несколько чаще, чем других, вызывать Калинкину (или Подберезкину?) к доске, чтобы хоть как-то скрасить свои унылые занятия. Но она, видимо, что-то заподозрила, потому что теперь, идя к доске, стала морщить бровки, а то и покусывать губки. Но меня это только смешило.
     К сожалению, все хорошее имеет свойство когда-нибудь заканчиваться. Закончилась и стереометрия, и  мы перешли к векторам.

Группа, смирно!

Как люди вообще – все разные, так и среди студенток встречались совершенно непохожие друг на друга типы представительниц женского пола.
     Помню, какое потрясение я получил, войдя в классную комнату, чтобы проводить практическое занятие, и услышав оглушительную команду:
     – Группа, смирно! Товарищ преподаватель, учебная группа для проведения занятия готова! Отсутствующих – двое! Староста группы...
     Я машинально стал по стойке смирно и вытянул руки по швам – сказалась недавняя армейская привычка. Потом стал приходить в себя. Процесс этот занял не больше двух секунд, но я хорошо помню, как он последовательно разворачивался во времени. Сначала до меня дошло, что я не в армии и, значит, не  ко мне относится отданная команда! И я расслабил мышцы. А к кому? И кто ее отдал? Какой-нибудь шутник-студент?! Вот я ему сейчас сделаю выговор! Повернув голову к студентам, я понял, что команду подал вовсе не студент, а студентка! В форме сержанта милиции!
     В принципе это было нормально, ведь у нас на вечернем отделении учились работающие люди, некоторые уже и семьями обзавелись, так что ничего удивительного не было в том, что студентка пришла с работы на занятия в своей повседневной форме. Шокировало ее несколько мужское поведение. Да и прическа у нее была под мальчишку. Выговор я, конечно, делать не стал, объяснил, что в вузах принято общаться не по армейскому уставу, а более спокойно и мягко. Она сказала, что у нее такая привычка и что она будет с ней бороться. Боролась она долго, так что почти полгода я, входя в аудиторию, готовил укоризненное лицо как реакцию на ее "Группа, смирно!" Интересно, что группа при этом охотно вскакивала и добровольно замирала на месте. То есть слушались ее студенты беспрекословно.
     На своей милицейской работе она, видимо, тоже была чересчур активной и, участвуя в задержании, получила травму головы. Мне потом рассказали, что ей в том роковом для нее задержании вовсе не обязательно было участвовать, но такой уж она была человек! Травма оказалась серьезной и через некоторое время боевая староста покинула вуз.

Опоздание опозданию...

Следующая студентка, о которой я хочу рассказать, была полной противоположностью сержанту. Хрупкая, изящная, с большими голубыми глазами, очень красивая и   застенчивая. Я про себя называл ее фарфоровой барышней.
     Училась она очень хорошо, была отличницей, все преподаватели были от нее в полном восторге, и венчала все их оценки вполне заслуженная Ирочкой (так ее все называли) моя пятерка по высшей математике. Она была невероятно добросовестна, старательна, и никогда на мои занятия не опаздывала.
     Ну, почти никогда.  Однажды это все же произошло. Я не придал этому факту значения, но на следующий день, входя в аудиторию, где должен был вести занятие с ирочкиной группой, неожиданно услышал рассказ об этом неординарном событии. Рассказывала студентка из этой группы, как я понял, человек с большим жизненным опытом.
     – Вы что – ничего не знаете? Не знаете, что Ирочка впервые в жизни опоздала на вышку?! Вы представляете, что это для нее было?! Конец света! А знаете, как это было? Сначала в аудиторию вплыли перепуганные ирочкины голубые глаза – вот такие! Как тарелки! А уже за ними через некоторое время на цыпочках вошла Ирочка, бледная, как покойница! Нет, это надо было видеть! Как будто Юрий Михайлович приговорил бы ее за опоздание к расстрелу!
     – А, может, он не допустил бы ее к занятию!
     – Точно – это для нее хуже смерти!
     Вот в какой форме иногда проявляется людская зависть.
     Ирочка благополучно окончила ДонИЖТ, работает в каком-то банке и уже не выглядит ни наивной, ни такой уж хрупкой.

Принцесса-заочница

Нет, принцессой крови она, безусловно, не была, а только заочницей и училась, прямо скажем, не очень чтоб. Но никакого значения это не имело, потому что ей все равно никогда не удавалось незамеченной пройти по институтскому коридору. Просто загадка какая-то! Вроде бы не такой уж и красавицей она была, привлекательные студентки тогда еще встречались и, если б только это, она среди них наверняка бы затерялась. Но все было не так: ни одно существо мужского пола не могло спокойно смотреть на ее передвижения из одной аудитории в другую, отрываясь порой от самых неотложных дел. Даже кот однажды в институтском дворе, не спеша направлявшийся по своим делам, увидев ее, так и замер, забыв опустить переднюю лапу и высоко закрутив вопросительным знаком пушистый хвост.
     Все дело, наверное, было в ее походке "от бедра", горделивой осанке, особом повороте головы, так что каждый, увидевший ее, ни минуты не сомневался, что пред его очами шествует ни больше, ни меньше как наследная особа.
     Наиболее показательным был такой случай. Я проводил занятие в группе локомотивщиков-заочников, то есть студентов, избравших своей специальностью "Локомотивы". Там были одни только парни, причем как на подбор высокие, сильные, стройные и здоровые, что постоянно подтверждалось регулярными медицинскими обследованиями (с повышенными требованиями), которым обязаны были подвергаться студенты этой специальности. Я в этой группе вроде бы пользовался авторитетом, и за моей спиной они называли меня уважительно "Михалычем".
     Ребята как раз работали над самостоятельными заданиями, которые я им заготовил, когда дверь в комнату отворилась и в ее проеме я увидел героиню этой истории. Она, чтобы не мешать занятиям, молча показала мне контрольную работу и сделала ею жест в направлении моего письменного стола. Сие означало, что контрольную работу она в диспетчерской зарегистрировала, но, желая, чтобы я ее быстрее проверил, хочет отдать мне прямо в руки. Это было понятно, так как заочники часто спешили на электрички, и мы не возражали, чтобы они вручали нам работы во время любых занятий (лишь бы они вообще работали над контрольными!). Поэтому я, тоже молча, указал пальцем на письменный стол, возле которого стоял. Разумеется, этим жестом я давал понять, что не возражаю, если она войдет и оставит свою контрольную работу на столе.
     И вот своей танцующей походкой, на высоких каблуках, нимало не интересуясь окружающей ее публикой, она по-королевски продефилировала к столу. Мои локомотивщики, взглянув на это чудо, немедленно перестали дышать, руки с зажатыми в них ручками повисли в воздухе, и настала глубокая и абсолютная тишина. Заочница положила контрольную на стол, шепнула: "Спасибо, Юрий Михайлович!" – и той же походкой заправской топ-модели покинула аудиторию.
     Конечно, любой может сказать, что все это я преувеличил, ну, зашла студентка и вышла, ну, взглянули на нее локомотивщики. И что тут такого? А вот и нет! Когда она вышла, послышался общий то ли выдох, то ли вдох, то ли стон и кто-то из ребят почему-то жалобно спросил:
     – Юрий Михайлович, что это было?
     Если б не этот вопрос, я бы со временем и сам перестал верить, что такое может быть, но факт остается фактом – потрясение группы было полным и всеобщим.

Две стороны самолюбия

А вот эту студентку легко можно было себе представить и в качестве топ-модели, и в качестве кинозвезды, ну, если не голливудской, то какого-нибудь русского сериала – на все сто. Она была высокой, красивой, с густыми черными волосами и очень молчаливой. По крайней мере, в аудитории. Свои внешние и внутренние качества она успешно использовала на сценах студенческих вечеринок и КВН. Она прекрасно пела, например, на концертах, посвященных какому-нибудь празднику, на которых присутствовали преподаватели. Интересно, что пела она песни, никогда до того мной не слышанные.
     В школе она, скорее всего, была отличницей и всеобщей любимицей, о чем я сразу не догадался. Вот почему это было важно. Мы в то время осваивали кредитно-модульную систему, составной частью которой была сдача модулей. Оценка за модуль складывалась из текущих оценок и оценки за прохождение специального теста. Из модульных оценок складывалась оценка за семестр, а кого она не устраивала, мог повысить балл, сдавая обычный экзамен или зачет.
     Так вот с текущими оценками у кинозвезды все было в порядке: четверки и пятерки, причем последних больше. Должен сразу сказать, что получать у меня такие оценки мог далеко не каждый. В последние годы преподавания бывало, что студенты спрашивали:
     – А у вас вообще кто-нибудь когда-нибудь получал пятерки?
     Тогда я начинал рассказывать легенды об отличниках прежних лет. Как некоторым я с удовольствием пожимал руку за превосходную подготовку к экзамену, как кое-кто из студентов готовился к экзаменам по университетским учебникам и выдавал мне доказательства теорем, которых в программе технического вуза и не было. Как... Но в глазах слушателей я читал откровенный скепсис и полное понимание того, что эта сказка не про них.
     Да, так с текущими оценками у нашей студентки все было в порядке. Но предстояло еще пройти тест. Тест по меркам нашего вуза был достаточно хитрый. Дело в том, что вуз однажды послал меня на ФПК в МГУ, где на кафедре психологии я познакомился с одним методом тестирования. В тесте, как обычно, были вопросы, а из заданного списка надо было выбрать на них ответы. Но суть была не в этом, суть была в том, что ответов было 10-20, причем, сколько из них правильных, заранее не было известно. При формировании оценки учитывалось как относительное количество правильных ответов, указанных студентом, так и относительное число неправильных. Все это было реализовано на компьютере, включая предварительную систему обучения тому или иному разделу дисциплины.
     Когда наступила эпоха кредитно-модульной системы, я вспомнил этот метод и счел его весьма подходящим для модульного тестирования. Я реализовал его без всякого компьютера: просто раздавал студентам листочки и в течение 10 мин. они должны были на заданный вопрос указать правильные ответы из числа предлагаемых. Десяти минут было вполне достаточно, многие уже на восьмой минуте не знали, чем им заняться. Затем я собирал ответы, сообщал студентам номера правильных ответов, и они могли по формуле, заранее написанной мной на доске, вычислить свою оценку за прохождение теста.
     Все было предельно прозрачно и демократично. Обижаться за оценку было не на кого. Но пройти тест было не так-то просто. Во-первых, сбивало с толку то, что студент не знал, сколько правильных ответов имеется среди предложенных. Некоторые правильные ответы были так завуалированы, что только хорошее понимание теории могло помочь сорвать вуаль и увидеть за непривычным фасадом привычную формулу. Подводя итог, надо сказать, что получить хорошие оценки за прохождение теста удавалось немногим.
     Ничего этого наша топ-модель не знала, пока не прошла свой собственный тест. Результат ее шокировал: она получила плохую отметку. Я вполне допускаю, что это было впервые в ее жизни. Она растерянно смотрела то на группу, то на меня, но прозрачность и объективность тестирования были совершенно очевидны, как и то, что на данном этапе ничего поправить было нельзя.
     Вот тут и проявилось ее самолюбие. Всеобщая любимица никак не могла примириться с тем, что ей выставлена такая ужасная оценка и за модуль она больше, чем на тройку, рассчитывать не может (оценка за тестирование учитывалась с двойным весом). Допускаю, что для нее это было настоящей драмой.
     Самолюбие такая вещь, которая может тащить человека и вперед, и назад. Студентка выбрала второй вариант. Она стала спустя рукава готовиться к занятиям, получать за ответы у доски тройки и пересела на галерку, где обычно убивали время пофигисты и отказники. Первые хотя и выходили к доске, но материал почти не учили и надеялись на мои подсказки и свою удачу, которая посещала их исключительно редко. Вторые и к доске выходить отказывались, чтобы не позориться, спокойно получали двойки и тянули время до сессии, надеясь выучить все сразу и сдать экзамен. Некоторые сдавали потом свои "хвосты" по полгода и больше.
     Но кинозвезда недооценила всю силу своего самолюбия. Как она ни старалась показать, что ей наплевать на тройки, на мои укоризны и понижение статуса, ну, не могла она чувствовать себя среди пофигистов своей! Она совершенно очевидно нервничала, не находила себе места и даже стала иногда срывать свое раздражение на коллегах-отказниках. Конечно, и раньше у меня были студенты, которые из успевающих совершенно добровольно переходили в разряд пофигистов, причем причины бывали самые разные, но это был не тот случай.
     Однажды я обнаружил, что студентка сидит уже не на галерке, а на своем прежнем месте, примерно на третьей парте у окна. Затем пошли уверенные ответы у доски, все на отлично. Видимо, модель временно забросила всю свою художественную самодеятельность, КВН  и прочее, и полностью погрузилась в математику. Ее самолюбие заработало в положительном направлении. Я был потрясен и заинтригован: как же она пройдет очередной тест?
     Я до сих пор не знаю, что она над собой проделала, к каким умственным усилиям и упражнениям прибегла, чтобы сообразить, как надо подготовиться, чтобы справиться с тестом. Но она его сдала, причем на пять баллов! Выглядело это так. Я собрал после тестирования ответы студентов и объявил правильные ответы по каждому билету. Студентке, о которой я рассказываю, ничего не надо было подсчитывать по формуле, потому что она указала все правильные ответы и ни одного неправильного. Это была чистая пятерка. Я делал вид, что всматриваюсь в бумажку с ответами, но исподтишка наблюдал за студенткой. Поскольку она была девушкой воспитанной, она не издала ни звука: не крикнула, не пискнула, на завопила. Просто глаза ее метнули такой торжествующий огонь, а руки сделали такой энергичный жест, что я про себя удовлетворенно усмехнулся. Немедленно куда-то делись ее нервозность и неуверенность, плечи расправились, а на лице появилась улыбка, которая не сходила с лица до конца занятия. Снова она, как должное, принимала от студентов поздравления с пятеркой.
     Когда же прозвенел звонок, она, наконец, дала выход своим эмоциям: первая вылетела в коридор, подпрыгнула, почти достав победно поднятой рукой до потолка и издала какой-то буквально индейский клич! Я ее понимал – она добилась своего, восстановила статус первой ученицы, а, главное, поняла, как надо готовиться к тестам (я, как уже говорил, так и не понял, чего она там поняла).
     Но, видимо, поняла настолько глубоко, что еще четыре раза подряд сдавала тесты на отлично, так что это стало абсолютным рекордом за весь период моего преподавания. Понятия не имею, как ей это удавалось. О ее рекорде я регулярно рассказывал следующим поколениям студентов, но они не верили, что такое возможно.

Тихоня

Украинизация преподавания накатывала на институт волнами: приходила строгая бумага и в новом учебном году нас обязывали читать лекции на украинском языке. Не все преподаватели успешно им владели, так что многие упрощали себе жизнь, читая в основном лекции на русском языке, а формулировки теорем и другие фундаментальные высказывания дублируя на украинском. В результате тратили почем зря лекционное время, которого и так хронически не хватало. Мне как декану приходилось подавать пример другим преподавателям, поэтому я вел все занятия исключительно на украинском языке.
     Затем период "украинизации" проходил, и в следующем году мы самочинно переходили на русский язык, а начальство делало вид, что ничего не замечает. Затем приходила следующая неукоснительная бумага, и все повторялось. Студенты, выучившиеся у меня математике на украинском языке, по-русски ее уже не воспринимали. Помню, в период между двумя "украинизациями" ко мне пришли студенты-дипломники и стали задавать вопросы по математическим аспектам своих дипломов на украинском языке. Поскольку в тот момент я преподавал на русском, то и отвечал им по-русски. Но они меня не понимали! Тут я вспомнил, что им-то я преподавал на украинском, стал отвечать по-украински, и взаимопонимание было достигнуто.
     Конечно, в связи с широкой русскоязычностью донецкого региона, часто при переходе на украинский язык возникали комические затруднения. Например, при использовании программ-переводчиков с украинского на русский. Такой перевод был довольно механическим и, если пользователь не вникал в него, его поджидали непредвиденные перлы. Хорошо, если это была собственная лекция, которая не шла дальше аудитории, а, если это был серьезный документ, подававшийся в высокие инстанции?
     Вот мне и рассказали такой анекдот о подобном пользователе, который переводил с помощью компьютерного переводчика опус, в котором, как водится, были разделы: Раздел 1, Раздел 2, ..., Раздел 7. Перевод получился таким: Роздягинув 1, Роздягнув 2,  ..., Роздягнув 7. И такую фривольную бумагу несчастный положил на стол своему начальнику.
     Анекдот мне понравился и, каюсь, на ближайшем практическом занятии я рассказал его студентам. Нет, все было методически грамотно: я просто таким образом предостерег их от бездумного использования автоматических переводчиков при написании расчетных работ (как раз был период "украинизации"). Мы посмеялись, но на этом анекдот не закончился. Потому что недалеко от меня сидела студентка, которых называют серыми мышками. Ничем они себя особенно не проявляют и все время стараются держаться в тени. И вдруг эта тихоня после моего анекдота, глядя куда-то в сторону, как бы сама себе произнесла: "Роздягнув перший, роздягнув другий,  ..., роздягнув сьомий... Так на нiй же мабуть нiчого не залишилось?!" Я сделал вид, что не услышал.
     Вот тебе и тихоня! От этих женщин никогда не знаешь, чего ожидать! Лучше уж совсем оставить эту тему!

Вступительные экзамены

В то время, о котором я рассказываю, не было Внешнего независимого тестирования. Вузы сами проводили вступительные экзамены и отбирали себе в студенты подходящих абитуриентов. Так как экзамен по математике был обязательным для технических специальностей, математики всегда принимали участие в приемных экзаменах. Чтобы все выглядело объективно и прозрачно, в Харьковском институте инженеров железнодорожного транспорта создавали смешанные бригады из харьковских преподавателей и преподавателей Киевского и Донецкого филиалов. Такие бригады циклически переезжали из одного из этих городов в другой и принимали экзамены. Первые экзамены принимались еще в мае, последние – в конце июля. Так что приходилось участвовать примерно в шести вступительных экзаменационных сессиях.
     Происшествий и забавных, и не очень случалось на этих мероприятиях предостаточно, но я расскажу всего о двух.
      Когда вузы накрыла волна компьютеризации, решено было в духе времени прием экзаменов поручить ЭВМ. Но, как всегда при любой нашей автоматизации, рядом с системой автоматики должны были дежурить мужики с кувалдами, лопатами и ломами на случай замены роботов, если те выйдут из строя. Такими мужиками в вузе были преподаватели, которые должны были подменить машину, если она не справится. Кроме того, абитуриент решение задач все равно должен был приводить, чтобы была уверенность, что он дошел до ответа логическим путем, а не каким-нибудь иным... Ответ поступающим вписывался в клеточку, а ЭВМ только сверяла его с правильным ответом.
     Если проанализировать ответы в задачниках, то можно обнаружить, что там чаще всего встречается, например, число 2. Поэтому, если бы авторы вступительных задач, брали их из задачников, то абитуриент, написавший в ответе 2, имел бы хороший шанс получить положительные баллы за решение задачи. Чтобы отсечь такую возможность, нами сочинялись задачи с ответами типа 2391 или -41765. А вы попробуйте решить квадратное уравнение с этими корнями!
     И вот однажды, проверяя письменные экзаменационные работы поступающих, мы наткнулись на работу, в которой, кроме ответов в клеточках, ничего больше не было. То есть какие-либо объяснения отсутствовали! Зато в клеточках стояли абсолютно правильные числа... Замученные переездами и обилием экзаменов преподаватели, не долго думая, решили, что абитуриент просто у кого-то подглядел правильные решения и вписал их в клеточки. "Ничего у тебя не получится, дорогой!" – подумали они и присудили работе справедливую, как они считали, двойку!
     После экзаменов полагалась апелляция – студенты имели право оспорить полученную оценку. Существовало негласное правило – апелляция не должна приводить к исправлению оценки! Если это правило нарушалось, виновному преподавателю грозили крупные неприятности. Поэтому, каждая оценка многократно взвешивалась преподавателями, четверки и тройки выставлялись за подписью двух математиков, а пятерки и двойки подписывал еще и председатель предметной комиссии. Кроме того, с каждым апеллирующим проводилась теплая, задушевная и утонченная беседа, девизом которой было: "Абитуриент должен уйти удовлетворенным!" В основном это достигалось, в большинстве случаев, получивший двойку уходил искренне убежденным в том, что получил он ее вполне справедливо и что в следующем году, подготовившись лучше, он обязательно поступит. В общем, когда апелляция заканчивалась, преподаватели вздыхали с большим облегчением.
      И вот на апелляцию явился абитуриент, сдавший пустую работу с правильными ответами. Преподаватели слегка подивились такой наглости, но потом попросили его честно признаться в том, что он просто списал ответы.
     – Я списал?! – возмутился нахал. – Да я сам все решил!
     – А где же решение? – резонно возразили преподаватели.
     – Буду я еще писать решения таких ерундовых задачек! Все равно машина эти решения не проверяет – только ответы. Я их устно решил! Давайте сюда свои задачки, я покажу вам, как я их решаю!
     Оторопевшие преподаватели, хотя это и было не по правилам, стали задавать абитуриенту сначала задачи его варианта, потом других вариантов, а тот все задания решал в уме! И что было делать? Пришлось сделать сверхъестественное – переправлять двойку на пятерку! Естественно, абитуриент ушел удовлетворенным. А кто был виноват? А тот кто придумал объединить компьютер с математиками вышеописанным примитивным способом – в результате, как всегда, получилась система коллективной безответственности!
    Второй случай на вступительном экзамене был таким. Экзамен принимали на первом этаже институтского здания. Усадили абитуриентов, выдав им билеты, и чинно расположились за столом, вполголоса обсуждая последние преподавательские новости. Потом я прошелся по аудитории и заметил, что перед одной из абитуриенток лежит абсолютно чистый лист, который она вроде бы заполнять и не собирается.
     Такие абитуриентки встречались на каждом экзамене. Я их прозвал залетными пташками. Они приходили на экзамен совсем не подготовленными, часто парами, с подружкой, чтобы посмотреть, а что это за экзекуция такая – приемный экзамен? Их выдавало полное отсутствие какого-либо волнения (они ведь не собирались сдавать экзамен!) и здоровое ироническое отношение ко всему происходящему. Выйдя отвечать и положив перед экзаменатором чистые листы, они могли вдруг расхохотаться и быстро убежать с экзамена, предвкушая, как они будут рассказывать об этой хохме своим друзьям и знакомым.
     Я решил, что и эта абитуриентка из того же теста, так что оставалось дождаться, когда она положит перед нами чистый лист и уйдет. Она подошла к нашему столу, положила лист и выжидательно замерла. Я слегка опешил – на листе было правильно выполнено три задания из пяти. Стал задавать ей вопросы о ходе решения. Молчит. Пытаюсь выяснить, что она знает из теории. Молчит. Потом, видя, что дело плохо, начинает повторять одно и то же: "Но ведь там все правильно написано!"
     Я повернулся ко второму преподавателю и попросил его как-нибудь разговорить девушку. Полный провал. Видно, что абитуриентка – полный ноль, но, как она умудрилась написать правильные ответы – загадка. Короче говоря, поставили мы ей заслуженную двойку, и апеллировать впоследствии она не стала.
     Я имел достаточный опыт в выуживании у абитуриентов да и у студентов шпаргалок, даже держал дома небольшую коллекцию этих произведений народного творчества. Там были "гармошки" длиной в пару метров; "кинофильм", выполненный тушью на кальке, намотанной на две спички; шестигранный карандаш с выколотыми иглой на его гранях математическими формулами (ювелирная работа!) и много чего другого. Я был уверен, что никакими шпаргалками девушка, получившая двойку, не пользовалась – чересчур она неподвижно сидела за своим столом.
     Конечно, этот случай меня заинтриговал; расхаживая по аудитории, я пытался понять, как же она исхитрилась заполнить экзаменационный лист, и не мог. И тут обманщицы допустили прокол. Я заметил, что на месте той девушки, у окна, теперь сидит новая абитуриентка и снова с чистым экзаменационным листом. "Так,– подумал я,–сейчас и она подойдет к нам, а лист уже будет заполнен! И мы опять будем доказывать Незнайке, что она Незнайка!"
     Я решил застать абитуриентку врасплох. Отошел к противоположному окну и на некоторое время устремил взгляд вдаль. Выдержав таким образом приличную паузу, я внезапно обернулся и в упор глянул в сторону абитуриентки. Она по-прежнему ничего не делала, но по стеклу окна, с его внешней стороны,  ползла вверх шпора, продвигаемая чьей-то великодушной рукой! Все дело было в том, что экзамен принимался на первом этаже! Загадка была разгадана, абитуриентка пересажена подальше от спасительного окна, а нам не пришлось уже доказывать, что она ничего не знает – экзаменационный лист остался пустым! Да и относительно первой обманщицы мы успокоились, окончательно убедившись, что и она получила вполне законные два балла.

Эльбрус Салимович и психология интеллекта

На семестровых экзаменах тоже иногда происходили неоожиданные и поучительные для меня вещи. Каждый ли человек может уразуметь высшую математику? Вообще говоря, нет, о чем я рассказываю в разделе "Дедушкиных рассказов" на странице "О математиках". Но, с другой стороны, мне до определенного момента времени не встречались люди, которые не могли усвоить из моего предмета хоть что-нибудь. Иллюзии развеял наш студент-вечерник, милиционер, Эльбрус Салимович.
     Заканчивая первый курс, он, конечно, пришел сдавать и высшую математику. Знал он очень мало, получил двойку, попытался поспорить насчет оценки, но уровень знаний был настолько очевиден, что он сдался.
     Видимо к пересдаче он готовился усерднее, так как, снова получив двойку, стал ее горячо оспаривать. Я, со своей стороны, тоже считал, что он должен был подготовиться получше, поэтому стал вместе с ним докапываться до его истинных математических знаний, включая школьную программу. Как ни странно, выяснилось, что мое мнение о его познаниях в этой области было чересчур оптимистично. Он делал настолько грубые ошибки и демонстрировал такое представление о том, что в математике можно делать и чего нельзя, что мне даже стало не по себе. Коротко говоря, он считал возможными любые преобразования, которые ему были удобны!
     Он приходил сдавать еще много раз, обязательноо оспаривая очередной неуд, доказывая, что он хорошо учился в школе, что достаточно глубоко вник в математику, что по другим предметам у него хорошие отметки и т.д. Я знал, что ему после отчисления из вуза нельзя будет восстановиться (отчисленных с первого курса не восстанавливали), а придется поступать заново. Поэтому пересдачи продолжались, хотя было ясно, что они ни к чему не приведут, потому что в голове Салима область, которая отводится математике, похоже, не была сформирована. Ситуация заходила в тупик.
    Выход нашел сам Салим. После очередной двойки, поспорив сначала со мной о ее справедливости, он предложил сделку. Я ему ставлю три балла, а он подает заявление об отчислении из института. Ему это давало возможность восстановиться в любом другом вузе, а меня избавляло от необходимости его отчислить. На том мы и порешили.
     Он не обманул меня и таки был отчислен. И вот до чего же мы, преподаватели, привыкли быть оскорбленными и униженными, чувствовать себя виноватыми во всех грехах: моя совесть испытывала дискомфорт – ведь это же "из-за меня" отчислили студента! Ну, да! "Нет плохих учеников, есть плохие учителя" и тому подобные сентенции, единственная цель которых – унизить и "поставить на место" учителя, списав на него все безобразия нашего образования. В результате я чувствовал несуществующую вину, хотя мой разум был убежден, что я поступил правильно.
     Аналогичный парадокс возник в жизни большевиков, сшибавших кресты с церквей. Говорят, те из них, которые были изначально верующими, а потом перекрестились в атеистов, в большинстве своем кончили плохо, по крайней мере, в психушках. А их соратники, бывшие атеистами от рождения, никакого дискомфорта от сшибания крестов не испытали, прожив долгую счастливую жизнь.
    И ведь не всегда было в преподавании так плохо, как теперь. Из произведений Паустовского ("Повесть о жизни. Далекие годы. Из пустого в порожнее") и Гарина-Михайловского ("Детство Темы") можно узнать, как тяжело было детям генералов(!), получившим в гимназии двойки, пересдать экзамен. Как директор гимназии вызывал родителей на ковер! И никому не приходило в голову винить преподавателей гимназии в этих двойках!
    Моя мама рассказала мне другую необыкновенную историю. Она училась в Институте субтропических культур в Сухуми (вплоть до того, как Берия пересажал  и перестрелял преподавателей и студентов комсомольского актива по делу Лакобы). Очарованные декларациями Советской власти, некоторые интеллигенты приехали в Советскую Россию помочь республике стать на ноги. Одним из них был профессор маминого института, перебравшийся в Абхазию из Англии. Человек с устоявшимися в европейской культуре взглядами на порядочность и собственное достоинство. И вот некий адыгеец при сдаче экзамена этому ненашему человеку воспользовался шпаргалкой. Профессор, заметив сей немыслимый для себя факт, ни секунды не раздумывая, размахнулся и влепил адыгейцу пощечину такой силы, что на щеке студента остался розовый след профессорской пятерни, а звук был слышен и в коридоре! Адыгеец, не помня себя, вылетел из аудитории и... думаете побежал за кинжалом или обрезом? Ничего подобного. Ведь самое интересное в том, что сам студент был убежден в чудовищности своего проступка! Он с месяц терзался, как же ему так подойти к профессору, чтобы тот принял его извинения и не лишил возможности переэкзаменовки. В конце концов в результате мучительных объяснений и заверений конфликт был улажен, причем администрация института и не подумала в него вмешаться. История эта не о том, что пощечины были бы полезны, а о былом статусе учителей в обществе.
    И последняя история на эту тему. Известно, что М.Ю Лермонтов был не только гениальным поэтом, но и живописцем, и шахматистом, и математиком. Но вот откуда известно последнее, если никаких математических статей поэт после себя не оставил? А очень просто: в МГУ его преподавателем математики был проф. Д.М. Перевощиков, от метода преподавания которого наши министерства образования немедленно и в полном составе хватил бы удар. Из примерно 60-ти студентов профессор после предварительного тестирования отбирал 5-6 человек, способных, как он считал, усвоить математические знания. Далее он занимался только с избранными, а остальных считал "браком", которому, правда, разрешал присутствовать на занятиях, но регулярно ставил в виде оценок нули. Поскольку М.Ю. Лермонтов имел высшие баллы по всем предметам, кроме двух (нематематических), то он имел счастье пребывать в числе избранных. Метод проф. Д.М. Перевощикова, видимо, не считался чем-то из ряда вон выходящим, потому что сей ученый муж в дальнейшем и звание академика получил, и ректором МГУ стал. Вот интересно, какие методы преподавания процветали в МГУ в годы его ректорства?
    Вернемся, однако, к нашему милиционеру. После его отчисления прошел примерно год, когда я ехал в трамвае №1, держась за  верхний поручень и глядя в окно. Вдруг кто-то хлопнул меня по плечу и радостно закричал: "Юрий Михайлович!" Я обернулся и этот кто-то кинулся меня обнимать... Придя в себя, я разглядел, что это – Эльбрус, который продолжил свои восторги словами: "Как же я рад Вас видеть!" Мне не пришло в голову ничего лучше, чем спросить,  откуда эта радость, если, собственно говоря, я являюсь невольным виновником его отчисления и т.п. "Вы не понимаете,– сказал он,– я восстановился в юридический, а там нет математики, и я учусь на одни пятерки! Очень хорошо, что я отчислился".
    Таким образом, моя гипотеза о наличии белого пятна в математической части интеллекта студента, кажется, имела право на существование. Причем, другие виды интеллекта у него были развиты достаточно, чтобы успешно учиться в гуманитарном вузе. Почему так бывает, можно прочитать на той же странице "О математиках" в "Дедушкиных рассказах".

Парадокс Зенона и теория рядов

Изобретательность студентов известна с древних времен, причем, менее успевающие студенты часто бывают более изобретательны (жизнь вынуждает!).
    Помню одного студента, которого я так и не смог поймать на горячем. Дело происходило на практическом занятии в группе заочного отделения. Студенты выполняли задания своих контрольных работ, время от времени подходили ко мне сверить ответы. Я держал в руках тетрадь с решениями всех заданий, выполненными моей собственной (!) программой на ЭВМ, заглядывал туда и сообщал, правильно ли решена задача.
    Один из студентов, как раз не самый сильный, подходил ко мне и, стоя за моей спиной, спрашивал ответ, который оказывался неправильным, а затем буквально через пять минут снова подходил ко мне с абсолютно верно решенной задачей.
     Если бы это был хорошо успевающий студент, я бы ничего и не заподозрил, но мне показалось странным, что троечник так быстро находит правильное решение. Настораживало и то, что первоначальный ответ у него всегда оказывался неправильным. Я предположил, что, стоя за моей спиной, он глядит в мою тетрадь и короткое время видит решение в моей тетради. Но ведь не может же он так быстро и безошибочно запомнить целую страницу!
     И все же я решил проверить это: при очередном его подходе не дал ему возможность смотреть в решение, а только сообщил ответ. И студент сник. В общем потом мы с ним побеседовали на эту тему, и он чистосердечно признался, что у него фотографическая память: достаточно взглянуть на страницу текста – и весь текст у него в голове. Он продемонстрировал это на паре совершено незнакомых ему страниц, и я убедился, что его рассказ – чистая правда. Осталось неясно, почему такой великолепный мозг в общем-то посредственно справляется с решением задач. Какая-то была в этом неправильность.
     Но и сильные студенты иногда удивляли тем, куда их заносило с их нестандартным мышлением. Пришел однажды ко мне такой студент и попросил меня проверить, правильно ли он исследовал парадокс Зенона с помощью рядов. Теорию рядов мы как раз "проходили" в группе этого студента, а парадокс Зенона они рассматривали на семинаре по философии. Мой отличник решил связать эти две максимально удаленные друг от друга области знаний, ничего не зная о том, что связь между геометрической прогрессией и парадоксом Зенона давно установлена. Преподаватель философии, взглянув на математические выкладки студента, ничего в них, естественно, не понял и отослал его ко мне, заверив, что, если я признаю решение правильным, то пятерка по философии студенту за оригинальный подход будет обеспечена. Я просмотрел выкладки, они оказались правильными, и пятерку студент получил.

Бумеранг

Но наибольшую изобретательность на моей памяти проявили студенты специальности С (строители), которые традиционно считались одними из самых слабых в нашем институте. Они сумели обратить метод, нацеленный на них преподавателями, против одного из преподавателей.
     Произошло это так. В то время был очень моден так называемый проблемный метод обучения. Меня это название всегда смешило, так как можно было подумать, что с применением этого метода были какие-то проблемы. Нет, просто метод заключался в том, что преподаватель должен был изложение материала подвести к какой-нибудь проблеме, к решению которой обязательно надо было привлечь студентов. Дальше, в идеале, студенты, поломав голову над проблемой, должны были, может быть, с помощью преподавателя, озариться идеей, которая и вела к решению искусственно созданной проблемы. Считалось, что таким образом развивается творческое мышление студентов и повышается интерес к предмету.
     Я довольно иронически относился к этому методу, потому что он требовал дополнительных часов занятий, которых просто не было. Кроме того, полистав пару книг по психологии интеллекта, пришел к выводу, что развитие творческого мышления – вещь неоднозначная и требующая осторожного подхода. Способность творить – далеко не для всех благо. Впрочем, я сгущаю краски, до настоящего творчества в этом методе было довольно далеко.
     Как бы там ни было, мода есть мода, на эту тему выпускались сборники научных и методических работ, проводились конференции и сообщалось о крупных успехах в обучении студентов. В каждом вузе появились энтузиасты проблемного метода.
     Такого энтузиаста из университета в звании профессора и доктора физ.-мат. наук наш институт пригласил в гости, чтобы на одном из семинаров тот поделился своим опытом работы. Сообщение оказалось довольно интересным, профессор привел пример того, как он подводит студентов к проблеме и как эту проблему с помощью наводящих вопросов помогает им решить.
     – Я пишу на доске два числа, 1 и 0,9999999..., и спрашиваю: "Это разные числа или одно и то же?" Студенты обычно отвечают, что разные, и тогда я задаю следующий вопрос: "Тогда назовите мне число, которое лежит между этими двумя числами!" Студенты пытаются найти такое число и у них ничего, конечно, не получается. Так мы приходим к выводу, что два разных на вид числа – одно и то же число, единица. Потом я объясняю им, почему так получается, что, мол, второе число является геометрической прогрессией вида 9/10 + 9/100 + 9/1000 + ..., сумма которой как раз и равна 1. Тем самым я подвожу их к понятию предела и дальше излагаю соответствующую теорию уже в обычном виде.
     Поскольку многое в рассказанном профессором основывалось на знании психологии студентов, у меня сразу же возникла идея проверить, насколько психология наших студентов соответствует проблемному методу. После семинара у меня была лекция в вечерней группе строителей, на которой я и решил поставить опыт. Тема моего занятия, правда, не имела никакого отношения к теории пределов, но меня ведь интересовала психология студентов!
     Все прошло, как по маслу: студенты действительно сказали, что числа разные, и даже, что первое больше второго. Долго и честно пытались найти число, лежащее в диапазоне между заданными числами, даже вошли в азарт, но, конечно, найти ничего не смогли. И далее прямо по той схеме, которую изложил профессор. Я был удовлетворен и принялся читать лекцию.
     Но, как выяснилось позже, студенты-то оказались вовсе не удовлетворенными тем, что они попались в ловушку и не смогли сразу увидеть, что предложенные мной числа – разные!
     После занятий я ехал домой в троллейбусе с преподавателем, проводившим в этой группе после моей лекции практическое занятие. "Какие-то студенты сегодня странные,– меланхолически сказал он.– Вопросы странные задают...". "Какие вопросы?" – спросил я. "Да вот, спросили, какое из двух чисел больше: 1 или 0,9999999..." Я похолодел: "И что ты им ответил?" – "Сказал, что единица, конечно, больше..." – "А они?" – "А они – ничего. Я же говорю, странные они сегодня какие-то".
     Комментарии хоть и излишни, но, видимо, требуются. Во-первых, ай да студенты! Вот тебе и слабая группа! Чуть в сторону от учебы и креативные способности бьют ключом! А сколько такта – не сказать преподавателю, в чем дело! Хотя, конечно, зачем с ним портить отношения... Во-вторых, имеем пример того, как преподаватель может потерять лицо, даже не заметив, где и когда он его потерял.
     Не знаю, правильно ли я сделал, объяснив своему напарнику, почему студенты были странные. И ему было тягостно при этом и мне.

Катастрофа

В среде преподавателей существует множество легенд. Одной из них является легенда о том, что есть преподаватели, которым не надо готовиться к лекциям, настолько хорошо они знают и помнят материал. Иногда какой-нибудь доцент возьмет да и скажет: "А я никогда не готовлюсь к лекциям! Все, что надо, я либо помню наизусть, либо выведу логическим путем". Преподаватели, особенно молодые, смотрят на такого аса с завистью.
     Здесь надо оговорить один момент. Можно читать один и тот же короткий курс во многих группах и набрать по нему столько же часов, сколько, читая длинный курс в одной группе. Понятно, что в первом случае запомнить весь курс целиком несложно. У меня же, например, курс высшей математики был растянут на два года, так что начинал я векторной алгеброй, а заканчивал математической статистикой, а то и теорией массового обслуживания.
     В конце концов дело оказалось даже не в запоминании, а в том, что касается деталей изложения, нюансов и нюансиков. Вот с ними-то и было плохо, вот они-то и могли подвести преподавателя под монастырь. Причем, эти самые тонкости изложения встречались не в каждой лекции, а в некоторых, так что у преподавателя вполне могло возникнуть впечатление, что он уже ас, пока такой нюансик не выбрасывал его из седла.
     Лично я мог испортить свою собственную лекцию еще по такой причине. Излагая материал в привычном русле, мог свободно воспарить над изложением и посмотреть на него со стороны. Вообще к концу преподавания я иногда ловил себя на том, что, читая лекцию, могу предаваться каким-то совсем посторонним размышлениям. Как это получалось, понятия не имею – мозг-то один! И вот, воспарив над лекцией, я вдруг озарялся безусловно гениальной идеей, как можно этот же материал подать проще и интереснее. Нет чтобы после лекции спокойно обдумать возникшую идею, а затем, если она того стоит, претворить ее в жизнь, я тут же на лекции начинал ее реализовывать! Чаще всего идея оказывалась дурацкой, и я попадал в собственный капкан. Как я из него выбирался, это мое дело, студенты обычно ничего не замечали.
     В первые годы преподавания я ничего об этом не знал и завидовал тем преподавателям, которые уверяли, что не готовятся к лекциям. Я решил, что уж Николай Иванович, заведующий кафедрой, преподаватель с огромным опытом, точно не готовится к занятиям. А он сказал, что готовится. Я удивился, ведь он читал один и тот же курс уже много лет подряд, чем с ним и поделился. "Нет, ну, что вы!  – возразил Николай Иванович.– Надо готовиться! У меня на это около часа уходит". Я был поражен. Значит, у меня нет шансов дожить до тех дней, когда я не буду готовиться к лекциям? Вам бы это понравилось? Мне тоже.
     Но следующая история убедила меня, что готовиться все-таки необходимо, и не только к лекциям, но и к практике!
     Время от времени преподаватели должны были ходить друг к другу на занятия дабы контролировать друг друга на предмет качества проведения занятий и якобы в плане обмена опытом. Называлось это взаимопосещением. В нашем институте принято было сообщать преподавателю о том, что у него будет такое "посещение", минут за 15 до занятия. Реакцию преподавателя нетрудно себе представить, некоторые сравнивали подобные мероприятия с методами средневековой инквизиции. Как бы там ни было, а все же иногда таким образом выявлялись и даже увольнялись откровенно нерадивые, а то и неквалифицированные преподаватели.
     Вот и мне заведующий кафедрой как-то поручил сходить на практическое занятие к одному доценту-почасовику. С этим преподавателем я был в хороших отношениях, знал, что он имеет 15-летний опыт работы и творит в таких областях математики, по сравнению с которыми преподавание курса высшей математики в нашем вузе выглядит детской забавой.
     Я предупредил его о том, что сейчас приду к нему на занятие, но он ничуть не огорчился, во-первых, потому что практика – это не лекция, а, во-вторых, 15-летний опыт – разве не повод для оптимизма?
     Я пошел на занятие, сел на задней парте и приготовился скучать. Проверяемый доцент предстал пред светлы очи аудитории и в лучших традициях советской высшей школы сначала написал на доске тему занятия, затем озвучил, чем группа занималась на прошлом занятии, а затем рассказал и написал на доске то, чем ей предстоит заняться сегодня. Кстати, тема занятия была "Решение линейного дифференциального уравнения первого порядка". Кто не знает, что это такое, пусть не горюет, особого значения это не имеет. Значение имеет только то, что при решении указанных уравнений обычно используют две латинские буквы: u и v. У математиков, знаете ли, тоже есть свои предпочтения, принявшие статус незыблемых традиций.
     Естественно, что и доцент, решая на доске показательный пример, воспользовался традиционными обозначениями. Я немного отвлекся, затем вновь обратил внимание на доску и увидел, что преподаватель в решении примера добрался до интеграла, который начал брать методом, который называется интегрированием по частям. Все это было правильно, все шло хорошо, преподаватель это чувствовал и с истинным вдохновением разделывался с интегралом. Я же, присмотревшись к решению, более внимательно, увидел, что произошло непоправимое. Дело в том, что и при взятии интеграла священная традиция требовала вводить те же обозначения: u и v. Но означали они совсем не то, что уже введенная пара таких же букв!
     Преподаватель, увлеченный решением примера, в подобных мелочах (вот они нюансики!) действовал автоматически и в результате на доске красовались две одинаковые пары букв, которые при дальнейшем решении примера обязательно должны были прийти в противоречие друг с другом! Если бы пример был решен преподавателем заранее, он бы увидел скрытый в нем подвох, запомнил бы его, ввел во втором случае другую пару символов и не попал бы в яму для слонопотама!
     Помочь я нашему почасовику ничем не мог – решение примера зашло слишком далеко. Я чувствовал себя в положении наблюдателя, который сидит на вершине холма, видит вдали два поезда, мчащихся по одной колее навстречу друг другу, а предотвратить столкновение не в силах!
     Наконец, и преподаватель заметил, что у него на доске что-то не так. Не осознав всего размера катастрофы, он сначала бодро сказал: "А, черт! И там и тут одинаковые буквы! Ну, это мы сейчас!" Потом запнулся, замер и мгновенно поняв, что ничего поправить нельзя, честно признался: "Нет, не удастся! Придется все перерешать заново!" Чем он и занялся. Время было потеряно, а записи в конспектах студентов слегка попорчены.
     – Ну, что? – спросил я после занятия. – Не готовился?
     – Да понимаешь, – сказал он, – я же эту тему сто раз излагал и никогда такого не случалось! Конечно, надо было просмотреть решение примера...
     Так что к занятиям, ребята, надо готовиться. Если, конечно, вам не наплевать на студентов и на то, что они о вас думают. А такие преподаватели бывают, и в очень даже известных вузах! Но не будем о плохом, у нас ведь легкий треп, а не обличительный  очерк.

Железнодорожный базар

     Многие нормальные и даже выдающиеся люди не любили базары, например,  мой любимый писатель Паустовский. А я вот базары люблю! Где еще встретишь такое множество человеческих типов,  узнаешь мнение общества о текущей политике и просто увидишь замечательные сценки из народной жизни! При чем здесь ДонИЖТ? А при том, что он стоял практически в центре бурлящего железнодорожного базара.
     Отправляясь на работу, я выходил из дома на полчаса раньше, чем это было необходимо, чтобы обойти часть рынка, посмотреть, чем он живет сегодня, и купить продукты и другие товары, если это было необходимо.
     Чем там только не торговали! Я уж не говорю о современных товарах, которые можно купить в магазине. Но где можно купить тросик к польской швейной машинке, выпущенной еще в советское время? А где вы получите информацию, что старый холодильник нельзя починить, потому что компрессоры для таких холодильников когда-то делала Индия, а сейчас, ясный пень, не делает? А живописное старье, разбросанное вдоль тротуаров и его стариков-продавцов, сидящих тут же кучкой, играющих в шахматы и не обращающих никакого внимания ни на покупателей, ни на свой товар? А старушка, распродающая уникальную математическую библиотеку своего сына, у которой не один математик пополнил свои книжные полки? Здесь же можно поменять батарейку, на скорую руку починить часы, исправить замок "молнии", купить цветы, шампанское (оно могло оказаться и водой!) и подарок ко дню рождения твоего коллеги, узнать, что электродрель на базаре, даже немецкую, ни в коем случае покупать нельзя – через неделю выйдет из строя, а надо ехать на Артема в книжный магазин, где на втором этаже продают симферопольские дрели, ничем не уступающие немецким и т.д., и т.д.
     Здесь же можно научиться торговаться, обнаружить, что торговцы всегда продают несколько дороже, чем торговки, купить у парня из Полтавы прекрасную пару зимних ботинок по цене вчетверо меньшей, чем у остальных продавцов (и откуда берутся такие парни?), купить самое пахучее и свежее в Донецке подсолнечное масло у тетки, которая всегда наливает его из голубого эмалированного ведра с розочками, и подслушать такие перлы, которыми потом можно смешить и домашних, и коллег на работе, и кого угодно.
     Вот как это бывало. Пока продавщица бегала на склад за летней рубашкой моего размера, а я скучал у ее прилавка, к соседнему прилавку подошел потенциальный покупатель и спросил у продавщицы, где тут можно купить то-то и то-то. Та немного задумалась, огляделась, а затем выпалила:
     – Так это там, где Миши нет!
     Вам понятно? Покупатель тоже слегка обалдел и тупо спросил:
     – Какого Миши? И где его нет?
     Все объяснилось просто: этот товар продает Миша, но его сегодня нет, вон, видите,  его торговая точка № 86 – она закрыта, и его там нет!
     Это мне напомнило старый трамвайный анекдот:
     – Девушка, на какой остановке мне выйти, чтобы попасть в центральный универмаг?
     – Выходите за две остановки до того, как я выйду!
     Другой раз, недавно выписанный из больницы после операции, я неторопливо шел вдоль базара и остановился у лотка с хозяйственными товарами. Рядом мужик пытался взвалить на себя мешок с мукой, но мешок был тяжелый и неудобный. Возле мешка суетилась женщина-продавщица, пытаясь помочь мужику забросить мешок на спину. У нее ничего не получалось, и она обратилась ко мне:
     – Мужчина, помогите мне кинуть ему мешок на спину!
     – Извините, – ответил я, – но мне как раз сейчас нельзя поднимать тяжести.
     – Ему нельзя, – с презрением сказал мужик, – он беременный!
     Я буквально лишился дара речи! Надо было что-то срочно отвечать на неслыханный выпад, но в голову почему-то ничего не шло, только все время в ней крутилось: "И вовсе я не беременный!" Короче, время было упущено, и я смог только покачать головой и пробормотать что-то вроде: "Ну, народ! Как скажут!"
     Здесь же, на базаре, можно было наблюдать за соблюдением норм гигиены и санитарии. Конечно, все продавцы брали хлеб и другие продукты исключительно пластиковыми кулечками, а некоторые были в белых халатах, но истинное отношение этой публики к гигиене показал такой случай.
     Продавщица нарезала покупателю докторскую колбасу, а в это время сзади  к ее палатке подошла бездомная собака. Видно собака и продавщица были в хороших отношениях друг с другом, потому что, увидев собаку, продавщица стала брать куски колбасы и незаметно просовывать их в дыру в задней стенке палатки. Собака с удовольствием хватала куски колбасы, а в благодарность облизывала руку продавщицы, а рука возвращалась к куску нарезаемой колбасы. Покупателю кормление пса не было видно, поэтому он спокойно положил колбасу в сумку и пошел по своим делам. Я случайно оказался сбоку от палатки, и потому смог наблюдать и продажу, и кормление.
     Вообще бродячих собак на рынке было довольно много. Самое большое удивление у меня вызывал бездомный то ли бульдог, то ли боксер, почти совсем без шерсти. Я не понимал, как он переносил одну зиму за другой. Наверное, было у него теплое местечко на рынке.
     В Киеве, где я сейчас живу, бездомных собак гораздо больше, чем в Донецке. Они живут стаями, например, на лужайке перед нашим многоквартирным домом их собирается иногда до 14 штук. У нас с женой вошло в привычку поутру пересчитывать "наших" собак. Летом они куда-то деваются, а осенью и зимой ночуют как раз перед нашим домом, причем лежбище по форме напоминает зигзаг. Дело в том, что в виде такого зигзага под землей проходит теплоцентраль, над которой почва замерзает только в сильные морозы. Вот над теплоцентралью стая и ночует. Другие стаи обитают возле метро в оврагах Бабьего Яра или в углублениях под стенами многоэтажных домов, как будто специально предусмотренных для них архитекторами. Лучше от таких мест держаться подальше, иначе вы рискуете, проходя вдоль стены дома и ничего не подозревая, нарваться на злобный лай пса, выскакивающего из-под стены, с намерением прогнать вас от своего жилья.
     На улицах сельского типа в Киеве можно встретить действительно злобную стаю, бешено лающую на вас и хищно щелкающую зубами. Хорошо, если рядом окажется какой-нибудь дядя Коля, которого они почему-то слушаются беспрекословно, и отгонит их от вас. С двух сторон заборы, а со всех сторон собаки – куда деваться? Зимой и смирные собачки становятся нахальными, голод ведь –  не тетка. Открыв дверь подъезда, можно ткнуться прямо в морду пса, который ждет, не вынесет ли кто поесть, а то и пустит погреться. Однажды очень снежной зимой, идя по скверу из магазина с пакетом в руке, я подвергся атаке голодного пса, который не поленился перебраться через снежный сугроб и напасть на мой пакет. Я успел только махнуть этим пакетом в сторону его морды, как он увернулся и сделав вид, что ничего не произошло, преспокойно потрусил в сторону магазина.
     Вообще столичные бездомные собачуги демонстрируют иногда очень сложное поведение. Помню свое удивление при виде пса, который, подбежав к мостовой, стал бешено лаять на проезжающие машины, просто захлебываясь собственным лаем. Я решил, что это вроде того, как собаки любят бегать за велосипедистами и лаять на них. Но я ошибся. Другие случаи раскрыли мне глаза. Оказывается, таким образом собаки требуют, чтобы машины остановились и дали им возможность перейти дорогу. На узких улочках водители часто идут им навстречу и останавливаются. Один пес даже уяснил себе смысл перехода "зебра". Он совершенно по-человечески подходит к такому переходу, водители останавливаются, и он гордо шествует через дорогу, глядя только вперед! Другие собачки научились переходить улицу только на зеленый свет и только вместе с пешеходами.
     На большой улице с трехрядным движением в каждую сторону лаять бесполезно, но псы этого не понимают. Тем не менее наблюдал такую картину. Две собаки подбежали к краю дороги возле подземного перехода и по своему обычаю начали бешено лаять на мчащиеся автомобили. Те, конечно, – ноль внимания. Отлаяв положенное время, псины, как ни в чем не бывало спустились в подземный переход и вскоре выскочили на противоположной стороне улицы.
     Понятно, Киев – город мистический, вот и поведение собак становится мистически сложным. А существует ли на самом деле мистика? Однажды я убедился в этом на собственном опыте.

Как я был экстрасенсом

После смерти отца я долго не мог придти в себя. Мучили частые головные боли, бессонница, болело сердце и врачи ничем не могли мне помочь. Они говорили, что сердечные боли – не настоящие, и что когда-нибудь это пройдет. Но легче от этого не становилось. И тут жена сказала, что записала меня на прием к экстрасенсам, которые у них в Институте экономики проводят, конечно, не бесплатно, диагностику и лечение всех желающих.
     В то время уже гремели на всю страну и Кашпировский, и Чумак, и моя мама после сеанса Чумака пошла к зубному врачу, который ей без обезболивания удалил зуб. Последнее вообще было неслыханно, мама жутко боялась зубных кабинетов. Тем не менее отношение ко всей этой эзотерике у меня было откровенно ироническим, потому что в материалистическое понимание и научные знания она не вписывалась.
     Я сразу решил, как я выведу этих доморощенных экстрасенсов на чистую воду. Если жена, записывая меня на прием, рассказала о моих болезнях, они это могли потом использовать при диагностике. Поэтому я решил проверить их методу на своей левой коленке. О коленке я своим домашним, в том числе и жене, пока ничего не говорил, а она, коленка, уже несколько раз болела при беге, так что я понял: бег трусцой – не для меня. Вот не найдут они ничего в этой коленке и грош цена их диагностике! А если найдут? Об этом я как-то не подумал.
     Я не знаю, кого я ожидал увидеть, входя в комнату, где принимали экстрасенсы, индийских факиров или цыганок-гадалок в пестрых одеяниях, но оказавшись в ней, был слегка разочарован. В углу стоял обычный стол, возле него обычный стул, в другом углу  – зачем-то ведро с водой. Еще была высокая кушетка для массажа и обычные молодые ребята, которые не отличались ни ростом, ни весом, ни внешностью от нас, простых смертных.
     Потом я узнал, что эти ребята – самые обыкновенные студенты Донецкого медицинского института. Правда, с необыкновенными экстрасенсорными способностями. Как они эти способности в себе обнаружили и что их свело вместе, я не знаю, знаю только, что в течение учебы они собрали определенную сумму денег, и уже два раза в летние каникулы улетали куда-то в горы Тянь-Шаня осваивать тибетскую медицину. Еще узнал, что главный и самый сильный колдун у них – некий Юра, бывающий здесь очень редко.
     Я пришел на прием прямо с работы, в костюме и галстуке и начал было раздеваться. Но экстрасенсы, числом три, меня остановили, сказав, что ничего такого не требуется. Я удивился и остался стоять. Один из них сел к столу писать то, что ему диктовал другой, который занялся мной. Этот второй стал делать пассы и попутно объяснять мне их назначение. Дело в том, что я не скрывал свой скептицизм, и ребята пытались завоевать мое доверие, вводя меня во все детали своей методики. Оказывается, сначала диагностирующий рассек мою ауру, затем слегка отвернул ее в стороны, как борта пальто, и начал водить вокруг меня ладонями на расстоянии 20 см от тела, начиная от головы и перемещаясь к пяткам. Все, что он "видел" внутри меня, он диктовал напарнику, который заносил его слова в тетрадку. Время от времени он подходил к ведру, ополаскивал руки и стряхивал воду куда-то в сторону. Мне объяснили, что так экстрасенс предохраняет себя от возможности перенести на себя болезни пациента. "Опасная у вас работа", – с иронией подумал я.
     Однако, прислушиваясь к тому, что диктовал мой диагност, я поневоле отмечал, что он диктует все правильно, указывая на все известные мне недостатки моего организма. Вряд ли жена могла столько рассказать этим ребятам... Наконец, дойдя до левой коленки, знахарь сказал:
     – Здесь есть небольшая проблема, которая пока слабо дает о себе знать, но потом ее придется решать.
     И действительно, через год коленка разболелась окончательно, в ней обнаружился  артроз и пришлось ее лечить.
     А тогда я не знал, что и думать, не был я готов к такой явной демонстрации эффективности экстрасенсорной медицины...
     Тем временем меня, раздетого по пояс, положили на массажный стол и третий экстрасенс начал снимать у меня сердечные боли. По-прежнему, не прикасаясь ко мне, он водил над моим телом ладонями, и я чувствовал, как легкий прохладный ветерок, начинаясь у моей груди, струится в сторону врачующих ладоней. Откуда было взяться холоду в жаркий сентябрьский день?! Боли благополучно исчезли, потом были купированы головные боли, а затем мне сделали массаж позвоночника.
     Я продолжал ходить на сеансы лечения и массажа, но моя диалектико-материалистическая душа не могла примириться с тем, что существует нечто, не объяснимое современной наукой. Видя мои сомнения и колебания, экстрасенсы решили окончательно их развеять. Однажды они сообщили мне, что сегодня должен придти их главный колдун Юра, который и убедит меня окончательно, что настоящая экстрасенсорика не вымысел, а реальность.
     Встреча с Юрой, высоким худым парнем, состоялась прямо в коридоре Института экономики. "Мне ребята рассказали о ваших сомнениях. – сказал он. – Я постараюсь их разрешить.. Вы ведь уже знакомы с нашей методикой лечения, знаете, как рассекать ауру, как с помощью пассов убирать из органов нежелательную энергию и болезненные состояния. Сейчас я заряжу вас своей энергией, которую вы будете носить в себе 3-4 дня, причем, она будет постепенно убывать. Пока она будет в вас, вы сами сможете лечить своих родных и знакомых, как это делаем мы. Вы готовы?" Не зная даже, к чему, я ответил, что вроде бы да, готов.
     Юра отступил на шаг и, стоя ко мне немного боком, направил на меня свой взгляд. И вдруг жаркая волна прошла по моему телу, охватывая его с головы до пят.
     – Вы почувствовали, что получили энергию? – спросил Юра.
     – Почувствовал.
     – Теперь идите домой, но все время представляйте себе, что вы находитесь в каком-то коконе, яйце. Это поможет вам не растерять энергию слишком быстро. И можете приступать к лечению своих знакомых.
     И я пошел домой, то стараясь не расплескать энергию, то удивляясь тому, что все это происходит именно со мной, то поражаясь нереальности происходящего.
     Дома я сразу увидел маму, которая лежала на диване, прикрыв глаза, веки были тяжелые, набухшие. Она сказала, что у нее высокое давление, так что она с трудом может открыть глаза.
     – Сейчас я тебя полечу, – сказал я и принялся за дело: рассек мамину ауру и стал ладонями водить над ее головой, вытягивая из головы нездоровые флюиды и отбрасывая их в сторону.
     При этом я ощущал сильный прохладный ветер, который веял от маминой головы и холодил мои ладони.
     – Ой, как хорошо! – через некоторое время сказала мама. – Голова уже не болит и глаза открываются. Пойду-ка я помою посуду!
     И она отправилась на кухню.
     Тем временем с работы пришла жена и тоже с высоким давлением, видно, день был такой. Ее я тоже успешно вылечил. При этом жена просила, чтобы я не делал круговых движений над ее головой, а то у нее в голове "все перепутывается."
     Короче говоря я успешно врачевал своих близких и себя, а на третий день мои экстрасенсорные способности стали уменьшаться и скоро сошли на нет.
     Так я на своем опыте убедился, что непознанное существует совсем рядом, но что это такое и с чем его едят, современная наука пока не знает. Лечение мое закончилось, но оказалось, что его успешные результаты имеют ограниченный срок действия. Теперь уже совершенно сознательно я поискал и нашел знахарку, которая не только полечила меня, но и объяснила, что я уже знаю достаточно для того, чтобы вылечиться самостоятельно. Посоветовала заняться аутотренингом. С его помощью я очень быстро избавился от бессонницы, причем настолько эффективно, что стоило голове прикоснуться к подушке, как я тут же погружался в глубокий сон. Из одной книжки я вычитал, как заряжаться энергией с помощью дыхательной гимнастики, освоил ее и вскоре опять стал лечить себя и своих близких. Вскоре мои недомогания прошли.
     Экстрасенсов, которые лечили меня в Институте экономики, я больше не видел. Не так давно от одного знакомого узнал, что Юра умер, совсем молодым. Парадокс доброго колдуна? Добрый колдун может помочь, кому угодно, только не себе...